Роман Кабаков.: В отличие от большинства художников, творческая биография которых, как у Моцарта, началась в четыре годика или в пять лет, (знаешь художницу из Питера Алю Тимонину, которая уже в три года прекрасно рисовала) - у тебя это довольно поздно произошло. Или ты и раньше сочиняла? Я не знаю, ты сама скажи.

Елена Казанцева: Я сама скажу. Я начала сочинять, когда мне было 7 лет. Я очень хорошо помню: я ездила в музыкальную школу на трамвае. Трамвай шел ровно полчаса. За эти полчаса я сочиняла стишок - детский, семилетний стишок. А потом я бежала к маме на работу (мама работала заведующей детским садом) и кричала: "Мама, я сочинила!". Она открывала тетрадку и записывала.

Р.К.: О! Где же эта тетрадка?

Е.К.: Эта тетрадка бес-след-но ис-чез-ла.

Р.К.: Ну вот, а говорят, что рукописи не горят!

Е.К.: Да, все эти переезды... а потом мама ушла с этой работы... Не до тетрадок было. Но я очень хорошо помню, как я ездила на этом трамвайчике (я сама ездила, мне разрешали) и чтоб не скучно было, за каждую поездку сочиняла по стишку. А это три раза в неделю было. Вот, я по три стиха в неделю и выдавала.

Р.К.: Жалко, что не сохранилось.

Е.К.: Да, мне теперь так смешно... Потом это дело закончилось. Потом, я помню, в пятом классе училась, когда на меня вдохновение напало, и я сочинила стих.

Р.К.: Ты влюбилась, наверное.

Е.К.: Нет, это меня природа вдохновила. Явление природы: зима, снег. Мы ехали в троллейбусе, и я сочинила стихотворение. Я его до сих пор даже помню.

Р.К.: Расскажи. Это начало творческой биографии.

Е.К.: Мне лет одиннадцать было тогда.

Эх, разогнаться б, помчаться сейчас
В снежную даль без конца!
Ветер, срывающий шапки с нас,
Веселый звон бубенца!

Все это слито в единое целое,
Тройка летит, звеня,
А вокруг все как в сказке - белое, белое,
блестит, за собой маня.

Укрылась земля под покровом белым
И видит чудные сны.
И снится (забыла!)..................
И шумные воды весны.

И как будто ты видишь сказку живую,
наяву, своими глазами!
Разве можно забыть картину такую?!
Вы посудите сами!

Р.К.: А вот "Вы посудите сами" - это уже Казанцева. Так что, уже в пятом классе...

Е.К.: Только одну строчку я забыла, но это легко вспомнить. Это стихотворение врезалось мне в память, а потом было еще интересней. Я пошла учиться в шестой класс в санаторную школу, и там я писала сочинение в стихах. У нас учительница была такая - не строгих правил, не догматическая бабуся, которой подавай только сочинение в прозе.
Я спросила: "А можно в стихах сочинить?" Она говорит: "Можно".
И вот, когда мне уже двенадцать лет было, в шестом классе, я сочинила стихотворение - тоже про зиму. Его я тоже помню наизусть. Сейчас расскажу. Я всерьез старалась, писала, потому что сочинение все-таки:

О зиме поэты писали,
Красоту воспевали и свет.
Ну, а я - посудите сами:
Какой из меня поэт!
Может быть, я пишу нескладно,
Иногда не выходит строка -
Как могу, сочиняю, ну, ладно,
Начну-ка издалека.

Был морозный январский вечер,
В трубе завывала метель,
В избушке топилась печка,
А в окошко смотрела ель.

По тропинке, ведущей к порогу,
Шел, немного хромая, старик.
Как же выйти теперь на дорогу?
К рассуждениям он не привык.

Заблудился в лесу: вьюга, ветер.
Тут не каждый бы выбраться смог,
Вдруг избушку случайно приметил,
Постучаться решил в теремок.

Может, сжалятся добрые люди,
Пустят в дом. Мне бы ночь переждать,
Отдохнуть бы, а там - будь, что будет -
Как-нибудь уж смогу дошагать.

Обогрели его, приютили,
Отвели уголок на печи.
Слышал он, как в лесу волки выли,
Вьюга злая стонала в ночи.

Но она свои силы теряет,
Скоро, скоро пора на покой,
Все в лесу постепенно стихает,
Еле слышен метелицы вой.

"Вам спасибо за все, дорогие", -
Так старик на прощанье сказал.
И смотрели вслед люди чужие,
Как он в лес по тропинке шагал.

Р.К.: Ну что, классно!

Е.К.: И сочинение про весну я тоже написала в стихах, но не помню ни одного слова!

Маргарита Кабакова.: Видимо, ты зимняя.

Е.К.: Да, родилась в декабре. Помню, там что-то было про любовь, как парень какой-то в девушку влюбился, но стихотворение забыла. А этот вот помню, пожалуйста! До смерти теперь буду помнить.
Потом восьмой-девятый класс. Тут мы уже выросли, стали песни петь. Я стала песни сочинять. Сочинила три песни. Одну из них я даже иногда пою на концертах: "Вот, послушайте, какую песню я сочинила в восьмом классе". Ну, две других похуже, я их не пою. А про лебедей, может, я ее когда и пела...

М.К.: Пела, пела. Я помню.

Е.К.: Значит, пела. Я ее иногда пою - говорю: "Эту песню я сочинила в восьмом классе". Хотя сама точно не помню - может, и в девятом, но в восьмом интереснее. Будем читать, что восьмом. Про лебедей, значит, потом еще пару песенок, пару стихотворений - и все, и забыла про это дело.
Когда поступила в институт, вечно я сочиняла что-то к дням рождения подружкам.

Р.К.: То есть, ты была в этом кругу - поэт. Было ясно, что Лена стишок напишет...

Е.К.: Ну, да, подружки так и считали. На занятиях скучно сидеть - электричество изучать. Я, значит, частушку какую-нибудь сочиню - или про толстого мальчика, над которым все смеялись, или про другого, которого мы все любили, - с легким юмором, чтобы не обидно было - и по рядам пущу.
А когда поехали на практику, мои девицы говорят: "Так, нам песню!" Им нужна была песня, как мы два месяца прожили на практике. Я сочинила им песню. Всю правду, конечно, описала. Я старалась все исторические события всунуть туда, что все было "без булды", как говориться. Это были не какие-то абстрактные стихи, а такие, чтоб все туда попали: Вася, Петя, каждого перечислила. Короче, - получалось в год по песне.
А потом наша подруга выходила замуж, я ей на замуж написала песню, про то, что нас три подруги, одна замуж выходит, а мы еще не выходим. Такая ничего получилась песенка. А, еще одну я сочинила тоже для девчонок песню о том, как я всех мужчин прогоняла, а потом состарилась и сама себе на базаре покупаю шоколад и цветочки.

М. К.: Это во сколько лет ты уже состарилась-то?

Е.К.: Во сколько? Лет двадцать мне уже тогда было. А на этот замуж - это последнее было такое произведение, героическое, мной созданное. И я как-то про сочинительство забыла: раз событий нет, значит, все. А в 87-м году грянуло событие. Настала перестройка, и эти вышли из подполья, КэСэПэ это все вылезло. Я даже не знала, что у нас в Минске КСП есть. Я знала, конечно, что есть барды: Окуджава, Высоцкий, может, еще кого-то слышала.

Р.К.: Ну, а для себя ты слушала каких-то бардов?

Е.К.: Не слушала я их, я их знать не знала. Окуджава как-то на слуху был, в студенческой среде его пели, Высоцкий - где-то какие-то кассеты у кого-то слушались, а об остальных и понятия не имела, не подозревала, что их много. А, я еще Веронику Долину слышала раньше, что есть такая, но песен толком не знала.

М.К.: Ты как раз в это время работала, как ты когда-то сказала - офелией.

Е.К.: Я работала офелией в проектном институте и пела песни советских композиторов в художественной самодеятельности. У меня так довольно неплохо получалось. Что же я там пела? А, песни Анны Герман, и была я местной звездой, и мне эти бардовские песни как-то и ни к чему были. Мне советские нравились. Я выбирала получше, которые действительно петь можно, со смыслом которые, а не просто тра-ля-ля, чтобы в душу западали слегка.
Вот я и пела спокойно, а однажды во Дворце Профсоюзов - большом очень - был концерт клуба "Ветразь", клуба нашего минского. Ветразь - это парус по-белорусски. Оказывается, в этом клубе было много народу, авторов там, правда, немного было, а в основном, поклонники, любители, которые выучивают песни, поют их хором, ездят на слеты - короче, такое КэСэПэ. Меня сестра позвала на этот концерт, мы сидели на балконе, а они так душевно пели! Выходят - одну песню поют, вторую... Обычная, конечно, самодеятельность, но мне так понравилось: это ж надо, как люди поют. А сестра моя сидит, говорит: "Вот тебе куда надо". Я сама даже сказала: "Вот куда мне надо - записаться к ним в клуб, я бы, может, там чего спела бы..." А сестра мне: "Хорошо, у меня там один знакомый мальчик есть, мы с ним в поход ходили, он в этом клубе состоит".
Там тоже с улицы не брали. "Я, - говорит сестра, - мальчику позвоню".
"Ладно, - говорю, - позвони, только весной, а то сейчас холодно!".

Р.К.: А почему тебе понравилось это пение? Ты же пела песни советских композиторов, ты же ходила на разные концерты. Почему тебе именно это понравилось?

Е.К.: Не знаю, понравилось, потому что песни, видимо, хорошие были.

Р.К.: Другие, да?

Е.К.: Да...

Р.К.: То есть, ощущалась эта разница?

Е.К.: Ощущалась, хорошо они пели, не в смысле качества, а песни интересные. И вообще, обычные люди, выходят, и очень интересное получается впечатление. Я сразу подумала: там мое место, а то я ... неизвестно где.
Ну, и все. Я и сказала сестре: "Только к весне, сейчас холодно, я ни в какие клубы не пойду".
А на следующий день она позвонила этому мальчику, и говорит: "Ну, все, завтра ты с ним встречаешься, в восемь часов в клубе".
Я говорю: "Оля, ты что, с ума сошла? Я же сказала: к весне. И вообще, куда я пойду? Я там никого не знаю, я и песен не сочиняю!" "Ничего, пойдешь, выучишь песни и будешь петь, а то ты тут стонешь от своей жизни... неудовлетворенной, в проектном институте".

Р.К.: Тебя решили к делу пристроить?

Е.К.: Да, а я уже решила становиться инженером, и стала стараться на работе: до восьми часов сидела, выучивала какие-то там приборчики, в книжечки лазила, все там что-то чертила. Думала, ну раз из меня никого не вышло, стану я профессией своей заниматься. А то я и профессией не занималась, она мне была пофиг. Я работала сначала в НИИ, бумажки там носила, на заводе железобетонном я вообще пьяными электриками командовала, а тут, в проектном институте, смотрю: вот она, работа, живая! Садись - учись! Мне пришлось после института заново учиться. Я подумала: ну, и выучусь. Подумаешь! Будет у меня профессия.
И как раз учение профессии совпало вот с этим КэСэПэ, черт бы его побрал! Если бы оно не совпало, годик хотя бы, я бы нормальным инженером стала, проектировала бы эти самые... приборчики.

Р.К.: Неизвестно, чем бы ты сейчас занималась. Может, институт бы уже закрылся.

Е.К.: Из проектного института все поуходили, девчонки пошли торговать на рынок...

Р.К.: Была бы ты, Лена, королевой рынка!

Е.К.: Да, там неизвестно, что было бы. Половина уехала в Штаты, половина - в Израиль, сейчас этот институт существует, вроде, но мои товарищи, они все разбежались.

М.К.: Так что ты вовремя соскочила.

Е.К.: Ну, вот, я старалась быть инженером, меня все хвалили. Говорили: "Вот, пришла дубина-дубиной из НИИ, где бумажки перекладывала, и так старается!". Сначала полюбили - за старание. Результатов-то особых не было. И тут подвернулись эти КэСэПэ!
Сестра, значит, говорит: "Иди к этому мальчику". Я в ужасе: "Я ни к каким мальчикам не пойду!" А она у меня девушка серьезная: "Как это не пойдешь?! Я человека обману. Я с ним договорилась! Это нечестно. Ты меня подведешь!"
Вот на эту совесть: "ты меня подведешь" - я и попалась. Ну, пошла. Думаю: ну, не сдохну же я! А там такой мальчик шустренький, инструктор какой-то там по туризму. Такой... Можно было бы не придти, он бы не заметил. А Олька мне: "Ты что, я слово дала"! Я пришла, как мышь, в это КэСэПЭ: "Здравствуйте, вы Вова?" "Да, я Вова, пойдем - зайдем". Мы зашли, там люди еще в этом подвале какие-то были. "Ну, ладно, пойдем, покурим" Пошли, покурили. Он: "ну, спой песенку".

Р.К.: А что ты могла спеть?

Е.К.: Я спела песню, как Люба вышла замуж. Он послушал и говорит: "Ну, ничего песенка". А потом как-то лень ему со мной заниматься, ему надо с кем-то общаться, что-то там решать, а тут пришла какая-то тетка. А я тогда, действительно, как тетка ходила. Это я потом помолодела. А тогда - в каких-то юбках, кофтах, с какой-то непонятной прической: в общем, непонятного возраста тетка. Не хотелось ему с теткой возиться. И он, смотрю, ведет ко мне мальчика: "Вот, познакомься, это Леня". А оказалось, этот Леня был... ну, я не доктор - я не знаю, но он немножечко был... со странностями. Это не мешало ему общаться нормально, но они его все недолюбливали, потому что он странный был. И он пришел ко мне: "Здравствуй". И такой мальчик оказался хороший, чего они его невзлюбили?! Мы с ним сразу как-то... (хохочет).

Р.К.: ... Нашли друг друга.

Е.К.: Да, именно нашли друг друга. Он: "Хочешь, я тебе спою песенку?". Как ребенок...
Конечно, он был младше меня, но все равно ему уже за двадцать было. Не пятнадцать лет, конечно. "Хочешь, я тебе спою песенку? У меня, - говорит, - восемьсот песен. Из них пятьсот хороших!" Мне стало плохо (хохочет): "Хорошую, давай, спой".
И вот этот мальчик Леня спел мне какие-то песенки, потом говорит: "Ну, спой ты". Я спела про эту свадьбу. "Хорошая песня!" И так мы с ним и сидим. А это увильнул, который привел. А там руководитель клуба была, по художественной части, Инна (она сейчас в Америке живет). Итак, Вова, который мне должен был протекцию составить, спихнул меня этому Лёне, а потом мне так мельком бросил: "Скажи, что ты сама пришла". Я тут вообще обиделась: ну, здасьте! Меня, вроде как, привели по блату, а теперь скажи, что ты сама пришла! Я думаю: "Иди ты черту!" И я его уже не вижу, сидим мы с этим Леней, разговариваем о песнях, о жизни, так он мной и занялся.
В конце концов, я говорю: "Знаешь, я уже сейчас домой пойду..." А он и говорит: "Лена, давай с тобой дружить". Как в детском саду. Я же чувствовала себя такой взрослой теткой, мне было тридцать лет, мне казалось, что я пожилая такая уже, а тут: "Давай с тобой дружить". Я говорю: "Знаешь, Леня, ну, как получится". А он: " Я тебя провожу". Ну, хорошо, а я решила больше туда не возвращаться. Этот говорит, скажи, что ты сама пришла, никакому художественному руководителю меня не представили, никого я там не знаю. Пошла я провожаться с этим мальчиком Леней, и сколько мы шли, столько он меня уговаривал: "Ну, приходи, в следующий вторник, ну, пожалуйста, я тебя прошу! Ты просто придешь, я тоже приду, там бывает весело!" Так он ныл, ныл, и я подумала: "А чего б не придти? Мальчик хороший. Не противный такой... Заинтересовался. " НИКТО ЖЕ мной не интересовался: пришла тетка и ушла тетка! Ну, думаю, ладно, приду. И вот, в следующий вторник я пришла, встретились мы с этим мальчиком Леней, посидели, пообщались. И так, постепенно, я стала по вторникам приходить в этот клуб. С Леней мы так-таки и подружились. Потом он мне в квартире обои обрывал, когда мы ремонт делали.

Р.К.: А сейчас он где?

Е.К.: Не знаю, потом как-то разошлись потихоньку. Я ушла из клуба, и он ушел...

Р.К.: Ну, подожди, а в этом клубе они тебя признали потом? Как они тебя заметили?

Е.К.: Ну, вот я ж и говорю. Я стала туда приходить по вторникам и мозолить глаза: "Ну, сидит себе..." А никому же не запрещено приходить. Тебя кто-то привел, ты приходишь. Они там бегают, кто-то что-то поет, кто-то что-то там еще делает... В конце концов, я с этой Инной познакомилась, которая там была художественным руководителем. Она: "Приходи, у нас тут интересно". И вот я с перепугу сочинила песню. Ну, я ж ходила туда, а там все поют... Я сочинила песню, пришла, а там у них был один мальчик - АВТОР! Они так ценили это, потому что остальные же все - КэСэПэ. И сидит этот АВТОР с одной девочкой, девочка ему песенку поет... А я же сочинила, мне надо же кому-то спеть. Я думаю: спою я этому мальчику, он, вроде, не злой. И говорю ему: "Давай, я тебе тоже спою песенку". И спела.

Р.К.: А ты на гитаре играла уже?

Е.К.: Ну, как я играла? Я в музыкальной школе на фортепьяно училась, недоучилась, правда, немножко, но довольно-таки долго я там науку эту страдала. А на гитаре научили подружки: " Вот, так, вот так, вот здесь, вот здесь..." И все.
Вот, спела я этому мальчику песенку, а тут мимо Инна пробегает, художественный руководитель: "О! Что ты там поешь? Ну-ка, еще раз". Я спела еще раз. Она опять: "О! Я тебя записываю на городской фестиваль авторской песни". Я говорю: "Куда!? Не надо меня никуда записывать! Я одну песню сочинила, я ничего не знаю и знать не хочу!" Я боялась всего до ужаса! А она: "Ничего, тебе полезно будет. Ты там встретишься со всякими авторами..." И я... Учитель сказал! Ну, как в школе, слушалась. Раз руководитель велел, значит, надо идти. И пошла - на этот дохлый фестиваль...
К тому времени я еще одну песенку сочинила. Вышла я, дрожа, спела эту песенку, тихо-тихо так, совсем почти не слышно. И уползла тихонечко. Правда, посмотрела на жюри: на Мишу Володина, на всех этих наших местных авторов, Леша Шехтман там был, Коля Кадол наш, молодой тогда, Мермана, по-моему, на этом фестивале не было. Я уже все наизусть-то не помню. В следующий тур меня не зачислили. Я там как овца проблеяла, совсем тихо. Поэтому, видимо, меня и не услышали.
А буквально через неделю, какой-то там еще фестиваль, республиканский, или областной. Они тогда как грибы, эти фестивали... Областной, видимо. И мне Инна говорит: "Я тебя запишу на областной фестиваль!" Я говорю: "Так ведь я же там не победила, в тур не прошла". А она: "Это неважно, - говорит, - это не имеет значения, ты пойдешь снова участвовать!"
И я пошла участвовать. Тут меня уже Леша Шехтман заметил. А я к тому времени сочинила песенку про тот фестиваль. Это была хорошая песенка. Я даже до сих пор ее иногда пою. А Мирзаян тогда приехал. И Мишка Володин был, Карпачов Миша, выступали еще Строцев и Мерман. Да, на тот они пришли фестиваль. На предыдущем их, точно, не было. Я как увидела Строцева! Он там пел про синюю собаку, про сторожа Павла, я вообще - урыдалась совершенно! А потом вышел Мерман! Я еще больше урыдалась! В общем, я влюбилась сразу в Строцева и в Мермана. А до этого я уже любила Колю Кадола, потому что он тоже высокий, красивый, и тоже свои песни пел. А я - как свои песни - так сразу... влюблялась, потому что хором петь - невелика заслуга: ну, выучил, и пой, а самому сочинить!.. И Колины песенки были ничего.
И все так было радостно: Шехтман ко мне подошел и говорит: "А вы знаете, мне понравилось, я даже за вас агитировал". Я говорю: "Большое спасибо, а то я думаю: может, все это ерунда...". А он: "Нет, что вы, не надо бросать". А Мерман подошел и спрашивает, почему я не спела про повозку (а я уже успела Мерману спеть про повозку). Я говорю: " Я думала, что она хуже". Он: "Нет, такая симпатичная песенка...".

Р.К.: То есть, они тебя заметили и поддержали, эти ребята?

Е.К.: Заметил один Шехтман, а с Мерманом мы познакомились уже в кулуарах. И я уже вроде кручусь тут со всеми этими...
И тут же после фестиваля Миша Володин говорит, что организует литературное объединение. "Кто хочет, приходите". Я Колю Кадола спрашиваю: "Ты пойдешь?" Он: "Я пойду". Я говорю: "Раз ты пойдешь, я тоже пойду". А потом: "Ой, а меня ж никто не звал!". А он: " Ты же слышала: кто хочет, приходите".
И Строцев с Мерманом пришли. Я их как увидела! Я их обоих любила до безумия. Строцева больше. Помню, Мерман все говорил: "Я знаю, ты Строцева любишь! Ну, конечно, такой высокий, в кудрях. А я-то - маленький, толстый". А я: " Я вас обоих люблю - одинаково". Потому что я восхищалась и тем, и другим. Страшно восхищалась!
И я сразу от этого КэСэПэ как-то отошла, потому что хором петь меня теперь мало устраивало. Я, конечно, туда ходила, числилась у них, но как к Мишке Володину пришла на первое заседание, так там и осталась. Спела песенку про повозку, меня там похвалили : "Хорошая песенка". Я стала ходить как на праздник. Каждую среду в проектном институте я кидала на фиг всю эту свою работу недоделанную, сразу стала я плохой, потому меня от всех этих приборов стало тошнить. Я в среду полдня сидела - красила глаз на рабочем месте, и вечером намыливалась на эту... спевку.
Мы собирались там кучкой, Мишка Володин во главе. И каждый раз кто-то что-то пел или рассказывал, кто что вычитал. А в журналах тогда чего только не печатали. И мы начинали спорить на литературные темы. А я рот раскрою: "Какие все умные, какие все интересные! Это же надо, куда я попала!". Я уже это КэСэПэ бедное забросила, хотя там тоже были очень хорошие ребята. Я до сих пор со многими дружу. Но эти! Я все думала: "Вот куда мне было надо!" Я все стеснялась: "Ну, я-то не такая, как они. Я сочинила три дохлые песни... ну, одна Мерману понравилась. А так, вообще-то...". Но все равно хожу, ни одной штуки не пропустила. И ходило нас сначала много, а постепенно стал сбиваться какой-то костяк, а остальные просто отсеялись. Стали реже приходить.
Помню, сочинила я одну песню, прихожу и пою. Встает Мерман и говорит Володину: "Вот, Миша, это прекрасная женская поэзия!". Я смотрю и думаю: " Мерман, наверное, ты в меня влюбился и из жалости говоришь такие вещи. Или не влюбился. А просто из жалости". Я им не верила. Это была старая песня, про то, как я поеду на такси домой: "Тяжелей тебе от моих стихов, легче ли?

Р.К.: ...Мне в стране дураков делать нечего".

Е.К.: Всем понравилось, а мне все казалось, что они такие умные, такие глобальные, а я такая маленькая, так меня надо хвалить за маленькое. Вроде, я ерунду сделала, но поскольку я такая тупая, то меня надо похвалить. Я все не понимала: ну, как это я сочинила, а они говорят, что это хорошо. Постепенно я как-то привыкла, стала сочинять, принесла еще одну песенку, им понравилось, потом другую.
А все время же фестивали проходили, то в одном лесу, то в другом. В Вильнюсском лесу где-то. Вот там Строцев Фролову в лесу нашел. Прибежал: "Лена, идем, я тебе что-то покажу!". Я спрашиваю: "А что?". "Идем, не спрашивай. Такое! Увидишь". Заходим в большую палатку, типа шатра, сидит такая маленькая Лена и что-то там поет. Он говорит: "Давай! Про бабушку!". На стихи Цветаевой. И Фролова там развернулась. Я рот открыла. А он: "Вот видишь!".
А они тогда еще с Лешей Захаренковым вместе пели.
Я давно уже молодость не вспоминала. Вот тогда я была по-настоящему счастливым человеком, я честно скажу. Хоть меня и ругали на работе на чем свет стоит, я не успевала доделывать проекты, потому что каждую пятницу я уходила на час раньше с работы, и мы ехали в лес, со своей этой "Аллеей АП", со своим этим "Ветразем"

М.К.: А "Аллея АП" это Володинское объединение?

Е.К.: Это Мерман придумал: "Аллея - АП!" Аллея авторской песни. А Мишка говорит: "Ты - как дрессировщик: аллея - ап! Мерман звал его "ХОЗЯИН". "Сейчас хозяин придет". Мы так смеялись, а сами привыкли.
Гадкий Мерман не звонит. Раньше звонил.
Стали меня там любить, в этих КэСэПэ и в "Аллеях АП", я там песенки сочиняла. Они меня зауважали...

Р.К.: Ты на работе сочиняла?

Е.К.: Нет, дома, ночью, на балконе. На работе приходилось работать, потому что дадут лист, блин, - выдавай продукцию! А я такая вся - Офелия. Я пока вспомню, в каком шкафу эти приборчики... А если ты не помнишь, надо спросить, а - облом. И я полчаса думаю: идти рыться наугад, или спрашивать. А неудобно спрашивать: ты уже, вроде бы, должна сама знать, где эти приборчики находятся. Полчаса думаю, а потом спрошу: "Вася, где приборчики?". Он: "Вон в том шкафу". Я шкаф открою: "Блин, опять не понятно! Этот приборчик брать, или тот приборчик?" Это опять идти спрашивать: "Вася, это приборчик, или этот?". Они, вроде, оба подходят. А не то поставишь - это же нельзя. Опять идешь с тоской спрашивать. В общем, стыдно было и неудобно.

Значит, каждую пятницу мы ездили в леса. Как лето началось, я с рюкзаком прихожу в пятницу утром. Они: "Опять?!". Тут начальник приходит и говорит: "Ты должна выйти в выходные на работу, ты не закончила лист. А я: "Я не могу!". "Как не могу?". "У нас слет, у нас фестиваль". Я плюнула на начальника, поехала на слет, потому что - ну, как это я не поеду? Буду доделывать какие-то крючочки? Так из меня не вышло инженера. Искусство перетянуло. Я еще плакала там сколько, помню. А мне сразу - раз: план за месяц на 98%. Начальство нагоняй дает: "Что это такое? Как тебе не ай-яй-яй?".
А я все там... все там...
Это первый был такой праздник, фестиваль под Вильнюсом, и я там участник. Вышла, спела песенку какую-то, или две. И меня лауреатом назначили! А все это КэСэПэ думало, что просто так, понимаете, а тут говорят: "А вот у нас тут лауреат фестиваля, оказывается!" А я там тихо ходила, как мышка, привыкала потихоньку. Они поют хором, а я подпеваю скромно. А тут все как-то удивились.
Ну, и все. Потом мы стали очень сильно дружить. День рождения чей-то - у нас пьянка с шашлыками, праздник какой-то - мы тоже всей "Аллеей" собираемся обязательно. И все тогда писали что-то. Весь кайф в чем был: приходили, и каждый пел новые песни. И мы, конечно, потом разборочку такую делали, крутую. Не то чтоб специально, никто никого не ругал, а просто: это пойдет, а это, допустим, не пойдет. И всем было как-то интересно. А интереснее всего мне было. Я не знаю, как там всем.
Мерман там всех веселил без конца: "Щас хозяин придет!" А как Мерман анекдоты рассказывает! Так не умеет никто. Вот, я пытаюсь.: а как плохой актер в плохом театре. Говорю - и никто не смеется. А я рассказываю то же самое, допустим, что только что рассказал Мерман, я в соседней комнате пересказываю. Мерман рассказывает - все плачут лежат, я рассказываю - никто не смеется.

Р.К.: Но ты научилась теперь. Многие смеются.

Е.К.: Не научилась я. В общем, был у нас такой период, как у школьников, организовалась такая кучка, и мы все друг друга как-то так... любили. Всего нас было человек семь-восемь.

Р.К.: Это 87-й - 88-й?

Е.К.: Ну, да. В 88-м был какой-то региональный фестиваль. Я там уже кучу песен насочиняла и догоняла Строцева. Лауреатами там стали Строцев, Кадол, Мерман и я.
А на работе меня все по-прежнему ругают. Конец 88-го года, октябрь где-то, точно не помню - самое знаменательное событие - всесоюзный фестиваль в Таллинне. Мы, как победители регионального, должны ехать на этот таллиннский фестиваль. А еще хитрый Михельсон (ну, тут про него не обязательно, это тоже наш товарищ, он хоть и не сочинял, а примкнувший был) и Строцев любили тогда Фролову - оба. А я ревновала. Думаю, ну, что ж такое! Я, конечно, тоже люблю Фролову, но, нельзя же так, понимаете!
А она маленькая, смешная такая, и они... Это Строцев - нашел в лесу и полюбил.

Р.К.: Это нам знакомо.

Е.К.: Нашел в лесу и вот. А я еще такая характером доставучая была. Меня он тоже любил, если б я не приставала к нему по каждому поводу: "Дима, Дима, Дима!" Мы с ним не ссорились, но я стала ему надоедать, как муха надоедливая: "Дима, Дима!". Он стал от меня как-то отодвигаться. Мне стало обидно: ну, что же это такое! Я сама Фролову люблю. Я ее полюбила тоже сразу. Ее нельзя было тогда не полюбить, лесную эту нимфу. Тем более с ее Цветаевой. Я все это читала, и над Цветаевой рыдала, и считала, что это дальше уж никак нельзя. А оказывается, можно! Оказывается, еще можно вот так рыдать - не голову в подушку, а голову подняв! И получалось как-то все по-новому. Открытие какое-то.
Ну вот, Михельсон со Строцевым решили, что надо съездить к Лене на день рождения, по-моему.

Р.К.: Ну да, первого октября.

Е.К.: У нее первого? Ну вот, а потом фестиваль. И нам нужны были лишние дни, конечно. Я прихожу к начальству и говорю: "Дайте мне два дня". "Зачем?". Начальник простой мужик был. Его с производства взяли. Сначала у нас был интеллигентный такой, а к пенсии он решил что начальником отдела он уже быть не хочет. И стал главным специалистом. А начальником взяли этого, неотесанного. У нас его все недолюбливали. Ну, потому что настолько интеллигентный у нас был коллектив! Элитное отделение автоматизации. А это начальник сантехниками командовал, да еще и говорит с белорусским акцентом: "Не дам два дня! У 'тэбэ' недоделаны проекты".
И в этот момент наши дамы собираются идти сдавать кровь. Я говорю: "Я с вами". Это первый раз в жизни. Я все время боялась. Пошли мы сдали кровь. Нам выдали справки, что мы имеем день отгула, и в этот же день мы вышли на работу. Получается два дня.
На следующий день я прихожу с этой справкой и говорю: "Вот так, видели!" он говорит: "Все рано не пущу!". Я в туалет - рыдать. Порыдала, прихожу по новой. Я была настойчивая и доставучая, почему Строцев меня стал побаиваться. Для меня не было даже такого варианта, что я не поеду на этот фестиваль. Если бы он меня не пустил, я бы плюнула и сделала прогулы. А не ехать к Лене Фроловой с Димой Строцевым я тоже не могла! А потом одной ехать на фестиваль - это вообще бред! Пришлая, значит, по третьему заходу его долбить. Я его логикой стала ущучивать: " Вы подумайте, фестиваль всесоюзный, со всех регионов, с Дальнего Востока, из Сибири - все приедут, и только мне одной, из всего Советского Союза, нельзя!" Короче говоря, он плюнул и подписал это заявление. И я поехала.

Продолжение